«Покорность» От Ирландии до Charlie Hebdo: путеводитель по миру Мишеля Уэльбека

Гонкуровская премия

Самая престижная и по-своему парадоксальная (призовой фонд составляет 10 евро, но заветная рекламная манжетка на экземплярах книги-триумфатора гарантирует автору безбедную старость) литературная премия Франции, с третьей попытки доставшаяся Уэльбеку в 2010 году за «Карту и территорию». И пусть сама церемония прошла безукоризненно и с удивительной быстротой — писатель с завидным отрывом обошел конкурентов еще в первом туре, — роман по обыкновению вызвал бурю. Французская версия Slate уличила Уэльбека в плагиате: он позаимствовал у «Википедии» несколько абзацев из статей о комнатных мухах, городе Бове и политике Фредерике Ниу — разумеется, без всяких ссылок. Автор не стал отпираться, но справедливо указал, что нейтрально-ученое письмо (см. «Наука»), принятое в главной онлайн-энциклопедии планеты, во многом созвучно его собственной художественной манере — читатель и не заметит подмены.

Гюисманс, Жорис-Карл

Крупнейший французский декадент, который прославился романом «Наоборот», окормившим среди прочих и Оскара Уайльда; единственная родственная душа филолога Франсуа, главного героя «Покорности». По-хорошему, Гюисманса и Уэльбека следовало сопоставить давным-давно: взять хотя бы биографические пересечения (оба были скромными министерскими служащими), персонажей-мизантропов (Дез Эссент и, скажем, рассказчик в «Расширении пространства борьбы» смотрят на мир, в общем, одинаково) или сомнительное положение в современной им литературе (не то классики, не то отщепенцы). Раньше этому сближению мешал атеизм Уэльбека: сейчас, потеряв родителей и любимого корги Клемента, он признает себя скорее агностиком. Франсуа же в книге (спойлер. — Прим.ред.) и вовсе проходит путь своего кумира — с одним лишь и в логике романа едва ли существенным уточнением: он обращается не в католицизм, как Гюисманс, а в ислам.

Ирландия

Уэльбек с любимым псом КлементомФотография: unitednationsandtheindividual.blogspot.ruАдрес Уэльбека в течение без малого (также ему довелось немного пожить на юге Испании) десятилетия: покинув Францию еще до выхода «Платформы» и последовавшего за ним судебного разбирательства (см. «Ислам»), писатель вернулся на родину только в 2012-м, соскучившись по звучанию французской речи. Край, где, как говорит герой «Элементарных частиц», «перемешаны небо, вода и солнечный свет», приглянулся автору не только вольготным налоговым климатом, но и иллюзией оторванности от мира (см. «Одиночество»), появлению которой там способствует само государство: за эти годы никто не требовал от Уэльбека участия в выборах или какой бы то ни было вовлеченности в местную политику. Там он сочинил свои, пожалуй, самые абстрактные вещи — футурологическую притчу «Возможность острова» и артиллерийский залп по современному искусству «Карта и территория». Ирландии как таковой же, по меньшей мере не уступающей в живописности ландшафтов ни Лансароте, ни Паттайе, у Уэльбека прискорбно мало — но ведь и пора секс-туризма для него уже безнадежно далекое прошлое.

Ислам

«Глупейшая из всех религий» — так Уэльбек охарактеризовал вторую по численности мировую конфессию в интервью журналу Lire, приуроченному к публикации «Платформы»: вероятно, никакое другое высказывание писателя не цитировали чаще, чем это. Оценив реплику на фоне самого романа (в конце книги рассказчик Мишель, потерявший возлюбленную из-за теракта, признается, что приветствует убийство каждого палестинца), мусульманские и правозащитные организации Франции инкриминировали автору «разжигание расовой ненависти». Суд оправдал Уэльбека, но писатель все равно обиделся и решил остаться за границей (см. «Ирландия»). Справедливости ради, с еще большими основаниями к ответственности можно привлечь хоть наследников Флобера: создатель «Госпожи Бовари» в одном из писем требовал «во имя человечества» растолочь Черный камень, разрушить Мекку и осквернить могилу Магомета. Впоследствии, однако, Уэльбек как будто изменил свое мнение: он перечитал Коран, который прежде находил «дурно написанным», и представил в «Покорности» новую схему взаимодействия религии и европейского общества. Роман определенно поторопились назвать антиутопией: новая Римская империя, построенная на мусульманских началах, отнюдь не кажется писателю абсурдной — в кои-то веки у его протагониста, ощущающего исчерпанность христианства, появилась цель в жизни.

Исчезновение

Излюбленный повествовательный ход Уэльбека на разных этапах творчества (без вести пропадали персонажи «Расширения пространства борьбы», «Элементарных частиц» и «Карты и территория»), однажды ставший курьезным фактом его собственной биографии. 14 сентября 2011 года мировые СМИ выдали странную и тревожную новость: по сообщению голландского издателя, свежеиспеченный Гонкуровский лауреат без объяснения причин проигнорировал встречу со своими читателями из Бенилюкса и не выходит на связь. Немедленно поползли слухи о том, что его могли выкрасть исламские радикалы. Спустя два дня писатель, естественно, нашелся (оказалось, что он просто забыл о мероприятии и был вдали от любых средств связи), а через три года Гийом Никлу («Братство камня», «Монахиня») снял об этом «инциденте» мокьюментари «Похищение Мишеля Уэльбека», в котором мрачная фантазия медийщиков приобрела исключительно комические обертоны (текст Антона Долина с премьеры фильма на Венецианском кинофестивале можно прочитать здесь. — Прим.ред.).

Лавкрафт, Говард Филлипс

Фотография: общественное достояниеКлючевой — наряду с Бодлером, Мюссе и Нервалем — автор для Уэльбека, которому он на заре литературной карьеры посвятил длинное и до некоторой степени программное эссе «Г.Ф.Лавкрафт: против человечества, против прогресса»; по сути, первейший пример для подражания. Американский мастер ужаса поразил писателя в шестнадцатилетнем возрасте: вкусы Уэльбека с тех пор приобрели почтенную величавость (он любитель поговорить о Паскале или Прусте, но и не прочь добрым словом помянуть Агату Кристи или Конан Дойла), однако страсть к «старшим текстам» Лавкрафта, похоже, не выветрилась до сих пор. По-видимому, больше всего в этой спорной — утонченный южанин, расист (не секрет, что многие его чудовища навеяны обитателями нью-йоркских трущоб), гомофоб, бескорыстный и очень обязательный сотрудник — фигуре писателя Уэльбека привлекает осознанная перпендикулярность литературной моде, несвоевременность и несовременность его книг и повадок.

Леви, Бернар-Анри 

Видный французский философ, правозащитник и политический деятель-гастролер, с равной частотой захаживающий как на оппозиционные митинги, так и в высокие кабинеты. В 2008 году обменялся с автором «Расширения пространства борьбы» серией писем, составивших удачную — Уэльбек-публицист вообще зачастую точнее и острее Уэльбека-прозаика (см. «Супермаркет») — книгу «Враги общества». Темами этой доброжелательной, несмотря на полное несходство темпераментов, беседы «оранжерейного бунтаря» и «реакционера, циника, шовиниста» стали филологические и общественно-политические материи: мемуарные виньетки чередуются с рассуждениями о Бодлере и Селине, а размышления о задачах народно-освободительной борьбы в XXI веке — со спорами о российском укладе 2000-х. Как раз на последнем вопросе корреспонденты так и не смогли сойтись: пока Леви разражался тирадами о «Наших» или сокрушался над судьбой Анны Политковской, Уэльбек с нежностью вспоминал неделю в Москве в компании молодых русских, которые «щедро одарены вкусом к жизни» — качеством, так не хватающим писателю и его персонажам.

Мизогиния

Еще один пункт обвинений в адрес Уэльбека. Действительно, женщины в его книгах в лучшем случае представляют собой сексуально привлекательные объекты (таковы Валери в «Платформе», Ольга в «Карте и территории» и Мириам в «Покорности»), в худшем — самовлюбленные хиппи и невыразительные феминистки (Жанин и Катрин в «Элементарных частицах»). С другой стороны, видеть в писателе оголтелого женоненавистника, наверное, тоже неправильно: объясняя неустроенность личной жизни социологическими причинами — умеренно остроумный фокус почти всех уэльбековских текстов, — его герои разоблачают в первую очередь себя. Что до натуралистичных (и довольно монотонных) эротических пассажей, в которых особо впечатлительным чудятся тени де Сада или Батая, то здесь мало что можно прибавить к вердикту пелевинского Кики Нафикова из «Македонской критики французской мысли»: отражая «блестящее знание теории», они вместе с тем выказывают «досадную нехватку практического опыта».

Наука

Плакат пьесы по «Элементарным частицам»Род занятий некоторых ключевых уэльбековских персонажей — скажем, биолога Мишеля Джерзински, упразднившего потребность человечества в репродукции («Элементарные частицы»), или сектантов, ставящих опыты по клонированию («Лансароте», «Возможность острова»), — напрямую связан с естественно-научным знанием, к которому автор (остающийся вопреки показному цинизму тем еще романтиком) испытывает как минимум смешанные чувства. Столь же непочтительно писатель относится и к Просвещению: по его мнению, главные завоевания этой доктрины — индивидуализм и экономический либерализм — и привели западную цивилизацию к ее теперешнему (весьма плачевному) состоянию. Кроме того, наука для Уэльбека — это в каком-то смысле и стилистический образец: прав был Григорий Дашевский, сравнивавший «Карту и территорию» с антропологическим трактатом — бесстрастным и отстраненным, как если бы писатель не исследовал соотечественников, а замерял давление в черепной коробке у представителя какого-нибудь заброшенного племени.

Одиночество

Основное агрегатное состояние его героев, обеспечивающее их монологам ту пронзительную ноту, за которую Уэльбека и любят. Одиноки в книгах писателя решительно все — будь то клерки («Расширение пространства борьбы») или вполне благополучные звезды арт-тусовки («Карта и территория»), и никакой субститут счастья — секс, деньги, искусство, путешествия — не может справиться с этим ощущением. Отрицая прямую связь между собой и выдуманными им персонажами, автор все же лукавит: кто не знает, что он — дважды разведенный, ребенку которого сейчас должно быть за тридцать, — предпочитает уединение на природе. Так что и вылазка в ресторан в обществе французского культурного истеблишмента, которую с таким смаком описывала журналистка The Paris Review, и, ближе к нам, DJ-сет в GQ Bar восемь лет назад — редкие исключения из в остальном очень размеренной жизни Уэльбека.

Провокация

Принцип бытования Уэльбека в текущем литературном процессе — или во всяком случае простейший способ описания его творческого метода. Сам автор, впрочем, причислять себя к провокаторам решительно отказывается: для него это тот, «кто заходит слишком далеко, просто чтобы потрепать людям нервы», следовательно, сам он истязает читателей из каких-то более возвышенных побуждений. Порнограф, упадочник, популист, копипастер (см. «Гонкуровская премия»), критик мирового капитализма, беззастенчиво прячущийся в его складках (см. «Ирландия»), — претензии к Уэльбеку можно множить до бесконечности, но если кому из ныне живущих писателей и посчастливится лет через пятьдесят попасть в «Библиотеку Плеяды», то, конечно, ему.

Режиссура

Запасная — не считая агронома и программиста — профессия автора: до дебютного романа он снял несколько короткометражных документальных фильмов, а одну свою книгу, «Возможность острова», даже экранизировал лично и был встречен разгромной — под стать реакции на «День и ночь» Леви (см. «Бернар-Анри, Леви ») — критикой. В противоположность своим достаточно консервативным кинематографическим предпочтениям — в одной из статей он поет осанну немым фильмам Мурнау, Дрейера и Эйзенштейна — собственное видение Уэльбека достаточно экспериментально. Видимо, сказались занятия фотографией: во Франции текст его повести «Лансароте» издан рядом со снимками, которые писатель сделал на Канарах. Заслуживают внимания и его актерские работы: в «Похищении Мишеля Уэльбека» (см. «Исчезновение») писатель сыграл самого себя, а в «Почти смертельном опыте» — своего типичного персонажа Поля, страшно уставшего от жизни и удаляющегося от всех, чтобы наконец с ней покончить.

Супермаркет

Крайне популярная метафора из заглавного эссе сборника «Мир как супермаркет»; символ победившего глобализма, сплошь унифицировавшего современную цивилизацию — от архитектуры до человеческих отношений. Уэльбековская «наводка на резкость», одинаково уместная и в кинорецензии (разбор «Миража» Жан-Клода Гиге), книжном отзыве (тонкий отклик на «Структуру поэтического языка» Жана Коэна) или воспоминании-с-пуантом («Искусство как снятие кожуры»), заставляет лишний раз пожалеть о выбранном им поприще: из него вышел бы превосходный (в меру язвительный и лиричный) колумнист — или в духе времени фейсбук-мудрец.

Франция

Настоящий — в отличие от мусульман (см. «Ислам») или женщин (см. «Мизогиния») — объект критики Уэльбека, который он то отождествляет со всем хиреющим западным миром, то, наоборот, отделяет от него, отмечая, что Франция «отчаянно борется за выживание» и вполне может победить, судя по положительной демографической динамике. Отношения писателя с родиной (тут кстати сравнение с положением Гюнтера Грасса в Германии) продолжают оставаться напряженными: после январских терактов (см. «Charlie Hebdo») глава правительства Мануэль Вальс достаточно твердо отмежевался от его взглядов и заявил, что Франция — «это не Мишель Уэльбек», то есть не «нетерпимость, ненависть и страх», имея в виду, кажется, его ранние книги; к «Покорности», где самым умным и талантливым героем является президент республики Мохаммед бен Аббас, эти хлесткие слова все-таки неприложимы.

Charlie Hebdo

Самая зловещая рифма в новейшей литературной истории: параллельно тому, как «Покорность» начинала шествие по городам и весям, в Париже расстреляли редакцию известнейшего в стране сатирического еженедельника, который в ту среду вышел с автором на обложке. Среди убитых оказался экономист Бернар Мари — друг писателя. Уэльбек экстренно отменил пресс-тур и был взят под охрану полиции: власти всерьез опасались, что он может стать следующей жертвой террористов. В итоге книгу, и без того не нуждавшуюся в дополнительной раскрутке (как-никак лауреат Гонкура не публиковался пять лет, а тут выкатил целый «исламофобский роман»), смели по всей Европе, актуализировав разом «Французское самоубийство» Эрика Земмура и «Мечеть Парижской Богоматери» Елены Чудиновой. Теперь — в контексте уже ноябрьских атак  — невозможно предсказать, каким будет следующее произведение Уэльбека: статус национальной Кассандры, что ни говори, обязывает к очередному фундаментальному диагнозу.