Это обновленная версия материала, которые впервые был опубликован на сайте «Афиша Daily» 19 мая 2025 года.
«Новая волна» («Nouvelle Vague»), реж. Ричард Линклейтер
Жан-Пьер Мельвиль, альтер эго Годара в «На последнем дыхании», произносит знаменитое: «Стать бессмертным, а потом умереть». Став бессмертным, Жан-Люк Годар обрек себя на вечные «эксперименты» в духе Ричарда Линклейтера и теперь, возможно, вертится в гробу от их результатов. Несмотря на обманчивое название, фильм сосредоточен не на французской «новой волне», а почти исключительно на фигуре ЖЛГ и съемках его полнометражного дебюта «На последнем дыхании». Имена его коллег — Франсуа Трюффо и Клода Шаброля — звучат лишь отдаленным эхом, а прочие герои появляются как «говорящие головы» под клишированную музыку, словно в телевизионном докфильме.
Зато важное место на экране занимают Роберто Росселлини, Робер Брессон и уже упомянутый Мельвиль. Появляются и Аньес Варда, и Жак Деми, принадлежавшие к «Группе Левого берега», а к «новой волне» имевшие лишь посредственное отношение. По сути, картина Линклейтера мало отличается от «Финикийской схемы» в открыточном изображении Парижа.
Если верить Годару, лучший способ критиковать фильм — снять свой. Линклейтер, ставя свою «Новую волну» в один ряд с «На последнем дыхании», лишь подчеркивает ее вторичность. Черно-белая пленка выглядит блекло, а годаровская жизнь сменяется у Линклейтера спектаклем-имитацией. Даже парижские натурные сцены так отрепетированы, что кажутся камерным, «папочкиным» театром. Контекст — исторический, политический, кинематографический — практически отсутствует.
Ни слова о влиянии на них американского кинематографа в лице Альфреда Хичкока и Говарда Хокса. Ни слова о «теории авторства». О том, что «новая волна» совершила революцию в кино, зрители узнают из финальных титров. Что Годар снимал дебют в 1960 году, во время войны в Алжире, последней французской колонии, — не узнают вовсе. А ведь масштаб и неизгладимый след этого конфликта для Франции виден хотя бы в «Прекрасном мае» Криса Маркера, а его отголоски в политике и культуре Пятой республики простираются вплоть до сегодняшнего дня.
Обри Дюллен, старательно копирующий речь Жан-Поля Бельмондо, настолько переигрывает, что превращает харизму французского кумира в проблемы с дикцией. А философия, столь важная для ЖЛГ, сведена к цитатам Сартра и афоризмам, которые играющий Годара актер выдает каждые пять минут, словно мастер Угвэй
из «Кунг-фу Панды».
Кроме того, совершенно неясно, почему картина называется «Новая волна», если речь идет лишь об одном ее участнике и его дебютном фильме. Точно так же «Новая волна» избегает любых острых углов, связанных с Годаром: его буржуазного происхождения (семья матери Годара Монод владела банком, а отец был доктором, работающим между Парижем и Швейцарией), романов с куда более молодыми женщинами (Анна Карина была младше его на десять лет, а Анна-Мари Мьевиль — на двадцать) и прочих противоречий.
Даже в спорной книге Антуана де Бека, где левые взгляды режиссера обесцениваются и приуменьшаются, а Годар преподносится как интеллектуал, воспаряющий над схваткой, сложность личности видна куда отчетливее. Линклейтер превращает Годара в квазиочаровательного капризного гения, лишая историю подлинного парадокса. «J’ai l’esprit de contradiction et un goût pour la provocation»«Мне свойствен дух противоречия и тяга к провокациям» с французского., — скажет однажды ЖЛГ. Годар не переставал заново изобретать себя и в совершенстве владел искусством быть современным.
Кинематограф ЖЛГ до и после «новой волны» жил именно в постоянном движении. Фильм Линклейтера, напротив, успел состариться еще до премьеры. «Я понял: чтобы создать движение, нужно кристаллизоваться. Кристаллизуясь, мы кастрируем себя», — говорит Росселлини в фильме. Ломал ли Линклейтер себя как автора этим субверсивным актом самокастрации — вопрос открытый, но, похоже, именно это и произошло.
Его кристаллизованный Годар превращен в капризного бобоBobo, от bourgeois bohemian, — «богемная буржуазия» с французского. Социологическое понятие, введенное американским писателем и журналистом Дэвидом Бруксом. Термин обозначает социальный класс богемных буржуа, сформировавшийся в конце XX века в США., эгоцентричного идиота, не видящего дальше собственного носа. Сложный политико-социальный фон редуцирован до бесконечной богемной тусовки. Снимать прошлое столь выхолощенным языком значит похоронить его еще глубже. Этот по-школьному аккуратный этюд получился суше википедийной справки, и даже обычно мастерские линклейтеровские диалоги его не оживляют.
«Новая волна» выйдет в российский прокат 6 ноября.
Анны Стрельчук
История известная, особенно для синефилов, но не грех ее повторить. В 1959 году кинокритик французского журнала Cahiers du Cinéma Жан-Люк Годар (Гийом Марбек) мается от того, что его коллеги по «новой волне» Франсуа Трюффо и Клод Шаброль уже успели снять по полнометражному фильму (причем Шаброль — дважды), а он — нет. Тогда Годар находит немного денег на постановку криминального палп-фикшна, где будут играть его приятель Жан-Поль Бельмондо (Обри Дюллен), недавно вернувшейся со срочной военной службы в Алжире, и выписанная из Америки восходящая звезда Джин Сиберг (Зои Дойч). Фильм называется «На последнем дыхании». Снимать будут репортажно, в полевых условиях.
Переоценить вклад «На последнем дыхании» в мировой кинематограф невозможно. Это один из значительнейших фильмов на свете — влиятельнее разве что «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса, про которого, конечно, вспомнят в картине. Но есть другой, более интересный вопрос: а хорошее ли кино полнометражный дебют Годара? Вот на него американский классик Ричард Линклейтер и пытается ответить почти два часа, беря нас в путешествие по охваченному синефилией Парижу конца 1950-х. Мало кто верит в Годара — особенно Сиберг, до этого снимавшаяся у Отто Премингера и приходящая в ужас от джазовой режиссуры пижонистого кинокритика-самоучки (Бельмондо реагирует более стоически). И со стороны кажется, что нас действительно ждет провал, как в случае «Горе-творца», рассказывающего историю «Комнаты» Томми Вайсо. Но Вайсо не понимал, что такое кино, а Годар понимает — настолько, что ему хочется перепридумать этот молодой вид искусства. Совершить синематографическую революцию, нарушив все возможные писаные и неписаные правила. И у него это, вопреки всему, получается!
Сюжет в «На последнем дыхании» не представляет собой интереса, главное в фильме — это режиссерская форма, поэтому любой ремейк дебюта Годара обречен на провал. Достаточно посмотреть американскую версию 1983 года с Ричардом Гиром, чтобы убедиться в этом. Американцы отказались от джамп-катов, превратив «На последнем дыхании» в кинокомикс, — получилось убого и бессмысленно. Линклейтер действует намного-намного тоньше: жертвуя какими‑то существенными деталями, он рассказывает историю «На последнем дыхании» на языке Годара, после чего создается полное ощущение, что ты побывал на съемках фильма. Хорошего ли? Тут пусть каждый решает для себя сам. Но с одной вещью спорить бессмысленно: «На последнем дыхании» — освобождающее кино. Ходящий на съемках буквально на руках Годар подарил кинематографу спонтанность, свободу от всех догм. Тебе не нужно ничего, чтобы снимать кино. Можно делать это почти без бюджета, а возможно, и нужно.
Этот текст впервые был опубликован в телеграм-канале «Афиши Daily», где мы еще оперативнее, чем на сайте, выкладываем рецензии на сериальные и кинопремьеры. Подписывайтесь!
Евгения Ткачева
«Финикийская схема» («The Phoenician Scheme»), реж. Уэс Андерсон
Уэс Андерсон снова снял фильм-матрешку из собственных приемов, но в этот раз чуть более живую. Уже в прологе следует вспышка gore«Кровавый» с английского.-экшна, которая распускается в красочный шпионский аттракцион длиною всего полтора часа. Таким образом, «Финикийская схема» смотрится гораздо легче и приятнее недавних проектов режиссера — «Французский вестник. Приложение к газете „Либерти. Канзас ивнинг сан “» и «Город астероидов».
По сюжету богатый и расчетливый бизнесмен Жа Жа Корда (Бенисио Дель Торо) завещает все свое состояние единственной дочери-монашке (Миа Триплтон). Однако стоит семейству открыть новый бизнес, как на горизонте выстраиваются алчные магнаты, иностранные террористы и аккуратные убийцы в накрахмаленных воротничках. Главная хулиганская находка картины — небеса, которые в своих видениях наблюдает Корда после авиакатастрофы. Черно-белые, наперекор фирменной андерсоновской пастели, с мириадами кинозвезд и случайных (порою абсурдных) встреч. Кордa живет без паспорта и базовых human rights«Человеческие права» с английского., зато с сигарой в мраморной ванне и личным дворцом в придачу.
Шутки Андерсона, как водится, ложатся чуть сбоку кадра — не всегда смешно, но неизменно симметрично. Становится тесно от (само)цитат: тут и дословная фраза«Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа». Карла Маркса о религии, и камео Билла Мюррея, которому, кажется, надоело играть Билла Мюррея. По дороге режиссер ненароком эстетизирует фемицид, крещение превращает в странный перформанс, а Бенедикта Камбербатча нещадно «занижают» — и все это с хрустом леденцовой графики. В итоге выходит коммерческий шпионский фильм в кукольных декорациях. Финал, как всегда у Уэса, неожиданно тихий: Chez Zsa-Zsa — ресторан среди звездной пыли, а небеса, по Андерсону, так и остаются черно-белыми. И, честно говоря, им это идет.
«Финикийская схема» выйдет в мировой, но не в российский прокат 29 мая.
Анны Стрельчук
