«У каждого свой рай»: о чем важно успеть поговорить с любимыми бабушками и дедушками

Этот текст — часть спецпроекта «Смерть — это только начало», в котором мы пытаемся понять, как мысли о смерти помогают нам в жизни.

Почти два года назад внезапно умерла моя мама. До этого умер мой научный руководитель, с которым мы были близки, и бабушка. Это был худший период в моей жизни. За довольно короткое время умерли все мои родственники и все люди, которых я мог назвать семьей. Остался только дед. Он буквально последний мой родственник. 

Дедушка родился и всю жизнь живет в деревне — в доме, который построил сам. С бабушкой они 60 лет были в браке. Получается, всю жизнь он жил на одном месте, работал на одной работе, был с одной женщиной.

Когда я публикую фотографии с дедушкой или рассказываю истории о нем, со стороны это выглядит мило и трогательно. Но мне эти материалы кажутся ценными в основном потому, что большую часть жизни я не чувствовал любви и человеческого контакта. Ситуация в семье была не самая благополучная. Дед мог эмоционально рассказывать истории и анекдоты, смеяться, но в части человеческих отношений всегда был абсолютно не эмпатичный. Как и бабушка. 

Например, в детстве я довольно сильно порезал руку, когда помогал деду на огороде, испугался и прибежал к нему. Мне было больно, страшно, из руки текла кровь. Но, вместо того чтобы пожалеть и помочь, дедушка с бабушкой стали на меня кричать. Сейчас понимаю, что это было не из-за злости. Просто такие особенности личности и характера. 

Но есть и забавные воспоминания. Для ребенка, у которого в городе появились друзья, школа, время в деревне [на каникулах] было скучным. Поэтому, если дед выезжал куда-то по делам, я всегда просился с ним. Один раз он поехал смотреть пчелиную ловушку, которую установил, чтобы ловить пчел для своей пасеки. Она находилась в лесу, в трех километрах. Дед не хотел меня брать с собой: он собирался ехать туда на велосипеде, а я не умел кататься. Тогда я сказал, что готов бежать за ним эти три километра, и он согласился. Конечно же, это был кошмар. На следующее утро я проснулся и так разозлился, что взял велосипед, залез на какой-то холмик и сразу же поехал. Так я научился кататься. 

Первое время после смерти мамы дед жил у меня в Москве, но быстро стало понятно, что он хочет обратно в деревню, в свой дом. Несмотря на то что в январе ему исполнится 93 года и из-за пережитого инсульта у него ухудшилось зрение, физически он абсолютно самостоятельный. Странно было бы удерживать его в городе. В деревне за ним всегда кто-то присматривает, а я приезжаю каждую неделю, чтобы приготовить еды, убрать, помочь помыться. 

Сложно ли мне ездить каждую неделю к деду? Да, но это мой выбор. Можно ли было найти ему какое-то хорошее место, дом престарелых? Да, но я не хочу. Мне важно, чтобы он оставался в своем доме, в своем пространстве. Дед говорил, что хотел бы в нем дожить жизнь. А я хочу уважать его желание и постараюсь, чтобы так все и было. 

С дедом мне по-прежнему бывает сложно общаться. У него какая-то невероятная память: он помнит все на свете и постоянно хочет рассказывать истории, которые мне не особо интересны. Например, может по два часа вспоминать, как они с мужиками прокладывали кабель. 

Когда он жил у меня в Москве, я был в острой фазе горевания, и на помощь психике пришла моя художественная субличность. Я решил записывать самые интересные куски из его рассказов, чтобы и оставаться в контакте с дедом, и чувствовать какую-то связь. 

Я стал чаще инициировать обсуждение тем, которые мне интересны, например, про семью, родственные связи, потому что у меня никогда не получается запомнить, кто кому кем приходится. Я все записывал и зарисовывал за ним. Дед ведь, по сути, последний носитель этой информации. Потом я начал записывать просто факты, которые мне кажутся интересными, например, среди скучных историй вдруг проскальзывали какие-то абсурдные рассказы или очень странные картинки, которые он описывал. Все это превратилось в серию графических работ и отпечатков. 

Еще у деда есть набор присказок, которые он использует всю жизнь. Я всегда думал, что он их просто придумал. Но, когда делал одну из работ — коллаж, — решил включить в него фразу, которую он постоянно использует. Поискал ее в интернете, оказалось, это строчка из романса. Меня это так поразило, ведь как-то в сознании деда она сохранилась. 

Тогда я подумал, а что, если послушать с ним музыку? Мы никогда такого не делали вместе. Я даже не знал, какую музыку он любит. Сначала включил ему тот самый романс, и он узнал эти строки. В итоге мы сидели и слушали с ним разные песни. Это была одна из лучших поездок к нему в деревню. 

Тема смерти последние два года как будто постоянно у меня в сознании. Тревожность за деда тоже есть, особенно когда он не берет трубку и долго не выходит на связь. Но мне помогают справиться разговоры о смерти с самим дедушкой. 

Интересный опыт: я впервые столкнулся с ситуацией, когда человеку уже много лет, он физически сдает и понимает, что умрет в обозримом будущем, но может спокойно об этом разговаривать.  Дед говорит, что не особо боится умирать. Главное, что жизнь была длинная и он хорошо ее прожил. 

У меня даже записан один наш диалог, мне очень понравилось, как дед сформулировал мысль.

— А как ты думаешь, после смерти что будет? Есть там что-нибудь? 

— Жизнь? Жизнь какая? Да нет, ничего. Загнием мы все. Ну чего останется от мертвого? Одни кости, череп, ребра. От ног от рук остается как выкладка для другого: середки нет, а по краям кости выложены. 

— Вот кто-то думает, что в рай попадет. 

— Не-е-е, какой рай! Вот в это я и не верю. Рай — он для всех! Пока человек живой, живет и наслаждается. Умер и начинает гнить, разлагаться телом, все распадается, черви появляются, забирают с собой все лишнее по норам. Так что ничего нет. Никто не приходил оттуда, и рукой не махал, и шляпу не снимал. Главное, чтобы в воде не лежать, как вот здесь, у забора, там и летом в жару воды много было.

В последнее время состояние дедушки, к сожалению, ухудшилось. Он путает реальность со сном, видит каких-то людей — мертвых или вымышленных. Сначала меня это сильно выбивало из колеи, но потом я почувствовал какую-то странную связь — потому что я могу про это с ним поговорить.

Бабушка родом из небольшой деревни в Беларуси, там она всю жизнь и прожила. Она была очень дружелюбная и спокойная, но с сильным внутренним стержнем. Все знали, что к ней можно обратиться за помощью. Очень хорошо пела. Есть даже семейная история, что дедушка услышал в лесу, как она поет, и так они познакомились.  

Я не так часто ездила к ним в гости, но у меня все равно куча воспоминаний из детства: как мы пололи вместе огород, носили воду из маленького прудика и поливали, как бабушка пекла самые вкусные коржики. Помню, как собирали землянику и чернику, а еще вместе убирали и стирали. У бабушки был огромный тазик, а у меня — маленький с маленькой детской досочкой для стирки. 

Мы могли посплетничать, что-то обсудить, иногда поругаться, но обычно это все было по-доброму. Мне кажется, я довольно много времени с ней проводила. К счастью.

Еще дедушка с бабушкой любили перепевать известные песни на свой лад, например «В лесу родилась елочка». Дедушка брал эту песню за основу и переделывал ее: «В лесу родилась елочка, и девочка там рядом жила, а девочка красивая, косу заплела». Теперь и я беру песни из трендов и перепеваю их своей дочке — о ней, о том, что происходит дома, о животных. 

Я очень хотела собрать генеалогическое древо нашей семьи. Думала, поговорить об этом с бабушкой и дедушкой, но каждый раз откладывала. Мне казалось, что если я начну с ними говорить на эту тему, то как будто признаю, что их скоро не станет. Но однажды я все-таки решилась и созвонилась с дедушкой. Он не очень много помнил, рассказал какие-то самые основные моменты. Я записывала все вручную, но мне не хватает полноты того разговора. Очень жалею, что не включила запись — ужасная моя боль. Если бы можно было восстановить разговор, я бы сейчас любые деньги отдала за это. 

Дедушка умер от рака в конце 2022 года. Он очень надеялся, что дождется весны. Планировал купить и посадить дерево, снова начать трудиться.  В день смерти дедушки вся семья была рядом. Особенно он ждал своего любимого внука, моего брата Витю. Когда тот приехал, дедушка как будто из последних сил пробудился и стал говорить нам напутствие, чтобы мы не бросали и оберегали друг друга. Сказал, что ему пора уходить. На этом у него закончились силы и началась сильная боль. 

Мы вызвали скорую и вместе с мамой и бабушкой начали читать «Отче наш» на польском. Держали его за руки. В последний момент дедушка сжал мамину руку и умер после того, как она пообещала, что мы не бросим бабушку, потому что для него страшнее была не смерть, а то, как Сонька будет без него, что ей будет очень тяжело.

После смерти дедушки бабушка год жила на хуторе одна, потому что не хотела никуда уезжать. Но после случившегося микроинсульта мы сказали: «Дорогая Софья Федоровна, мы тебя больше там одну не оставим». Я очень долго уговаривала ее переехать к нам. В итоге бабушка сдалась и пробыла у нас в общей сложности полгода. Мне хотелось вдоволь наговориться с ней, расспросить про какие-то семейные истории и побыть вдвоем. 

Прошлым летом мы ездили по кладбищам и нашли много родственников, о которых я даже не знала. Еще у бабушки была кипа фотографий и документов, которые она передала мне в наследство. Как-то я пришла к ней с этой кипой, сказала: «Давай, рассказывай, кто все эти люди» — и записала ее ответы на видео. Мы полчаса разбирали с ней эти фотографии. Я все подписывала стикерами. Видео я до сих пор не смотрела: мне пока тяжело.

Про смерть мы говорили редко. Точнее, бабушка могла завести разговор, а я не хотела даже думать об этом. Но с мамой они успели обсудить все детали похорон и поминок. При этом к смерти, по моим воспоминаниям, бабушка готовилась лет с 50. Я еще с раннего детства помню, как она показывала мне свои наряды посмертные, покрывала и подушечки для гроба. Это ужасно, но они были такие красивые — с блесточками, люрексом. Такие все светящиеся, розовые. 

Бабушка умерла спустя два с половиной года после дедушки, ей было 84. По случайному стечению обстоятельств в день ее смерти мы оказались в Гезгалах, где она жила с мамой. Перед выездом бабушка попрощалась со всеми нашими животными, поцеловала и обняла моего мужа. Все было как в фильмах — когда ты понимаешь, что скоро произойдет что-то меняющее твою жизнь. 

Вечер в Гезгалах был такой хороший. Мы сидели на диване. Я гладила свою засыпающую дочку по спине, моя мама села за мной и стала меня гладить, а потом бабушка начала гладить маму.  Так и сидели четыре поколения. Перед сном бабушка стояла в проходе — такая маленькая, в своем ночном платочке. Обняла меня, потом маму, хотя у нас не было такой традиции, и ушла. Это был наш последний вечер. 

На следующий день у бабушки случился инсульт, она впала в кому еще до приезда скорой и больше не приходила в сознание. Очень жалею, что не устроила совместную семейную фотосессию. Мне всегда хотелось, чтобы у нас были фотографии всех поколений:  меня, моей дочки, мамы и бабушки. И еще коржики. Я так и не спросила у бабушки их рецепт. 

Моего дедушку звали Владимир Петрович, но все называли его Волик. У нас в семье почему-то так принято — всех бабушек и дедушек называть по имени. 

С бабушкой они познакомились в трамвае. Это вообще любимая семейная байка — настолько, что в их 50-летний юбилей со дня свадьбы, в 2012 году, мы сняли трамвай и прокатились вместе со всеми родственниками и друзьями по маршруту, на котором бабушка и дедушка встретились. Вместе они прожили 65 лет.

Волик был самым дотошным человеком, которого я встречал в жизни. Хрестоматийный пример — его отношение к технике. Он не прикасался к новому предмету, пока не изучит абсолютно всю информацию о нем. Еще у дедушки была нездоровая одержимость порядком. У него было разложено абсолютно все: гвоздики, инструменты, ручки, книжки. В нулевые он освоил торренты — скачивал оттуда кино и заливал на внешний жесткий диск. В итоге Волик собрал коллекцию из 500–600 фильмов, а недавно я нашел папочку, в которой был распечатан их полный список. Надеюсь, он не от руки это печатал, а просто копировал и вставлял.

Дедушка был очень мрачным и достаточно раздражительным человеком, и с возрастом эти свойства характера только усугублялись. Но за всем скрывалась какая-то фантастическая, безапелляционная любовь к семье. Я совершал очень много глупостей, когда мне было лет 14–15. Он мог меня поругать, но это никогда не было осуждением. 

Меня дважды отчисляли из университета, за учебу в котором Волик вызвался платить на первых порах: ему было важно, чтобы у меня было высшее образование. Поэтому, когда меня отчислили во второй раз, я до последнего пытался это скрыть. Дедушка все-таки узнал, его это очень расстроило, разочаровало и обидело. Но он все равно меня поддержал и сказал: «Мы же семья». Это как будто одно из главных его качеств, и я точно хотел бы пронести его в себе как можно дольше.

Последние 15–20 лет у Волика было не очень хорошо со здоровьем. В 2007 году он пережил инфаркт, а в 2010-м — инсульт. Бабушке чуть хуже, но она и постарше. У нее — Паркинсон, из-за чего она последний год-полтора передвигается только на ходунках. 

Проблемы начались летом 2024 года. Волик позвонил мне и сказал, что плохо себя чувствует: ему тяжело дышать. Скорая забрала его в больницу, и врачи оставили его на ночь. 

На следующий день я приехал в больницу и впервые испытал реальный страх. Волика в палате нет, с кровати снято постельное белье, вещи аккуратно сложены. Я такой: «Он чего, умер, что ли?» Оказалось, что ночью у дедушки случился психоз: он агрессировал на врачей и соседей. Поэтому по протоколу его перевели в реанимацию. Там он провел две недели. 

Каждый визит к нему мне было тяжело и страшно. Ты смотришь дедушке в глаза, а они стеклянные, пустые. Он смотрит как бы мимо тебя, рассказывает, что он сейчас где-то в Таиланде или Польше. То есть это уже как бы не твой Волик. Плюс ко всему, он меня не узнавал. Понимал, что я кто-то из семьи, но кто именно — нет. 

После выписки Волик прошел восстановительный курс в учреждении типа дома престарелых и вернулся домой. Все это очень сильно на него повлияло психологически. Дедушка сильно похудел и стал еще мрачнее прежнего. Но более-менее спокойно мы прожили до декабря. Потом все повторилось снова: трудности с дыханием — агрессия — гипоксия — реанимация. 

Я был очень сильно вовлечен в организационные процессы, поэтому задуматься о том, что дедушка может скоро умереть, у меня просто не было времени. Но потом мы оказались в августе 2025 года. 

Волику стало сильно хуже. Я буквально видел, что передо мной умирающий человек. Мы с ним сразу проговорили, чтобы он постарался не раскисать, ну а я за две с половиной недели, можно сказать, прошел экспресс-курс санитара и няни. Я его кормил, переодевал, менял памперсы, подмывал. И понимал, что мы на финишной прямой.

Волик умер в конце августа, когда ему было 83 года. Последний день жизни он провел дома. К нему пришла бабушка, они поболтали о чем-то своем, бытовом. Мне же повезло поймать короткий момент ясности его сознания. Я рассказал, что происходило, как чувствует себя бабушка и что дома все в порядке. На что Волик ответил: «Кажется, я умираю». На меня это сильно подействовало. Если до этого он шутил про смерть (например, чтобы его похоронили в малиновом пиджаке и с золотой цепью), то в этот раз говорил абсолютно серьезно. 

Я не жалею ни о чем. Мне кажется,  я сделал абсолютно все, чтобы Волик последние годы своей жизни прожил в максимальном комфорте, любви и заботе. 

Я очень странно переживаю смерти людей. Мне кажется, я был одним из немногих на похоронах, кто не плакал. На следующий день после смерти Волика прибрался в его комнате, привел все в идеальный вид. В последние годы дедушка любил пить сильногазированную «Бонакву», поэтому я купил маленькую, литровую, бутылку и поставил возле его кресла. Такая мелочь, которая ничего не значит и не меняет, но для меня это важно. Я сейчас тоже много пью газированной «Бонаквы».  

У меня осталась бабушка — главный человек в жизни. Недавно ей исполнилось 88 лет. Каждый день вставать с кровати — подвиг для нее. У меня нет каких-то особенных вопросов к ней: все, что мне хотелось, я уже узнал. Возможно, спрошу у нее напрямую о том, что она сама хотела бы мне успеть рассказать. В остальном все, что я могу сделать сейчас, — это уделять ей время и не давать сомневаться в том, что ее очень любят и ценят. И вот уж кто круто пожил, так это моя бабушка. 

Как подготовиться к уходу любимых бабушек и дедушек (и возможно ли это), о чем успеть поговорить и что сделать вместе, чтобы не испытывать сожалений и вины, — на эти и другие вопросы «Афише Daily» ответили эксперты фонда «Вера», ведущий специалист по психологической помощи Андрей Давыдов и руководитель службы помощи координаторов и волонтеров в хосписе и на дому Ирина Мачавариани. 

Если бабушка или дедушка еще живы, но уже понятно, что их уход — это вопрос времени, как подготовиться к неизбежному?

Подготовиться полностью не получится. Это нужно принять. Но можно начать осмысленно подходить к этому времени. Если контакт с человеком позволяет, говорить об этом, быть рядом, делиться моментами. А если нет, просто проводить больше времени вместе. Очень важно не реализовывать свои желания вроде «поехать с бабушкой на море», а слышать, чего хочет она. Иногда человеку достаточно, чтобы просто посидели рядом и попили чаю. Именно такие моменты потом остаются в сердце.

Если есть нерешенные вопросы, проговаривать их, пока есть возможность. Это касается и семейных дел, и материальных, и эмоциональных. Часто у пожилых есть свои представления о том, как должны пройти их похороны, где они хотят быть похоронены. Эти вещи лучше обсуждать заранее, если они готовы. Главное — быть рядом, быть теплым, настоящим.

Еще одна важная штука: у нас с пожилыми часто разные скорости. Они замедляются, а мы от тревоги, наоборот, начинаем ускоряться, и из-за этого теряется контакт. Нужно постараться замедлиться и быть рядом — так, как человек может и хочет. Можно делать совместные вещи: фотографии, поделки, альбомы воспоминаний. Эти материальные следы потом становятся невероятно ценными.

Можно ли говорить с бабушкой или дедушкой о смерти?

Можно. И даже нужно, если чувствуется, что они хотят говорить. Все зависит от того, как это делать. Главное — не насильно, не торопя, а с вниманием и чуткостью. Иногда важнее не слова, а взгляд, прикосновение, простое присутствие. И если в момент разговора видно, что человек не готов, лучше отступить, дать время. Но важно, чтобы он знал: он может поговорить, когда будет готов. Открытый разговор может не напугать, а, наоборот, успокоить, дать ощущение, что он не один.

Как быть, если у бабушки или дедушки деменция, но хочется поговорить и провести время вместе? 

Это, наверное, самый сложный вопрос, потому что он касается не только общения, но и ухода. Часто контакт превращается в исполнение обязанностей — и ты уже не внучка или внук, а персонал. Но даже при деменции остаются точки контакта. Иногда это музыка, знакомые вкусы, прикосновения. Если бабушка радуется, когда пьет чай, пейте его вместе. Не все получится самостоятельно, и это нормально — в таких случаях хорошо, если есть поддержка: психолог, сиделка, кто-то еще.

А главное, мы не можем точно знать, что человек чувствует, поэтому гуманно и правильно исходить из того, что он чувствует все. И даже если вербального контакта нет, он рядом, он жив, и быть с ним в этом очень важно.

С деменцией многое зависит от стадии. Иногда бывают светлые периоды, когда можно поговорить, пусть не о серьезном, но просто быть вместе. Важно — не ожидать, что все получится как раньше. Принимать, что контакт иной, но он все еще возможен.

Если бабушка или дедушка становятся капризными, как не тратить оставшееся время на скандалы и раздражение, а провести его в любви и комфорте?

Прежде всего, нужно снять с себя моральный груз. У человека есть право отказываться от помощи, даже от лечения. И это право важно уважать, в том числе если оно причиняет боль близким. Особенно сложно, когда ты делаешь все из любви, а в ответ — отказ.

 Это не значит, что вы бросили человека. Это значит, что теперь вы ищете, как облегчить его состояние, а не спасаете любой ценой. Еще важно не оставаться одному. Делить уход, просить о помощи других близких людей, делать перерывы. Часто мы не даем себе даже этой возможности: «Это же моя мама, я должен». Но, если вы вымотаны, вы не сможете дать теплого и близкого контакта. Найти ресурс — это тоже способ проявить любовь.

Раздражение и злость — это тоже естественные чувства. Иногда помогает просто шаг назад: дать человеку побыть одному и самому передохнуть. Физический контакт, ласковая интонация, простые слова любви и признания — даже если человек раздражен, это может его успокоить. Главное — не терять себя в этом процессе, сохранять равновесие. Быть рядом — не значит быть идеальным. Быть рядом — значит быть живым, настоящим и любящим.

Как справиться с потерей после смерти близкого? 

Справиться с утратой очень трудно. Первое время помогают ритуалы: подготовка к похоронам, общение с близкими, организационные заботы. Это дает ощущение действия, помогает немного удерживаться в реальности. Но дальше нужно прожить горе. Не спрятать, не перелистнуть, а именно прожить. И здесь важно обращаться к памяти, к теплым моментам, быть благодарным за то, что было. Можно мысленно (или вслух) говорить ушедшему человеку слова, которые не успели сказать при жизни, просить прощения, благодарить — это помогает. И очень важно не быть одному. Общение с близкими, поддержка, а иногда и помощь психолога могут стать опорой. Делиться чувствами не слабость, а способ справиться с болью.