Ностальгия по бабушке и музыка запахов: зачем идти на выставку «Красная Москва»

Новую выставку «Зотов» позиционирует как свой первый ольфакторный проект — то есть связанный с запахами. Использование ароматов как объектов искусства — бурно развивающийся тренд современной арт-индустрии, но кураторы пошли еще дальше и с помощью запахов попытались исследовать важный исторический период — 1920-е и 1930-е годы в СССР. Замысел считывается на уровне названия. «Красная Москва» в «Зотове» не просто самый известный парфюм советского производства, эдакая отечественная версия Chanel № 5, но еще и город, который вновь обрел столичный статус и променял двуглавых орлов на красные звезды.

«Главный герой выставки — запах „Красной Москвы“. Эти духи живут в нашей памяти, и очень часто ассоциируются с прошлым, любимыми бабушками или даже прабабушками. Запах очень сложно показать в музее, и мы решили делать это через эпоху. Аромат ведь напрямую связан с тем временем, когда он создавался. Мы плавно перешли к истории развития парфюмерии в России, и вскоре поняли: в этой индустрии всегда работало очень много женщин, они же были основными потребительницами парфюмерии. Поэтому женская тема стала одной из главных. Потом появилась и тема города. Здесь очень много разных слоев, и я надеюсь, что каждый посетитель найдет тот, что ему интересен».

Атмосферу 1920-х и 1930-х «Зотов» воспроизводит с помощью немых фильмов, а также картин, рисунков и плакатов важных художников эпохи: Юрия Пименова, Александра Самохвалова, Аристарха Лентулова, Игоря Грабаря и других. Но солирующую роль все же играют запахи. Создатели экспозиции попытались понять, чем же пахла Москва сто лет назад.

Если верить кураторам, от столицы довольно сильно несло керосином: его использовали и для освещения, и для готовки на примусах. А еще махоркой: на улицах ее курили многочисленные солдаты и матросы. Людям того времени также был хорошо знаком запах бани, где смешивались ароматы мыла, березового веника и разгоряченных человеческих тел. Банный день по субботам считался тогда традицией: собственные ванные в квартирах были роскошью, и баня оставалась чуть ли не единственной возможностью поддерживать адекватный уровень личной гигиены.

Есть и более знакомые нам ольфакторные ощущения. Например, свежий хлеб из хорошей столичной «булошной». И, конечно, расцветающая сирень, аромат которой каждую весну заполняет московские бульвары и сегодня. Испытать весь спектр обонятельных ощущений помогает специальная инсталляция, где каждый упомянутый запах разместили в отдельном окошке.

«Чтобы узнать, какие запахи запоминались людям, мы перерыли всю возможную литературу. Обратились к творчеству Ильи Эренбурга, Валентина Катаева, Ильфа и Петрова, а также других писателей, писавших про 1920-е. Читали мемуары людей, записные книжки. Нам и просто рассказывали, что вот чья-то мама вела дневниковые заметки и там есть информация про запахи. Мы выписывали из живых материалов то, что чаще упоминается. К примеру, тот же керосин. Потом стало понятно, что некоторые запахи связаны с определенными местами. Даже была идея сделать реконструкцию конкретного рынка и других локаций, но это слишком сложная история, которую вряд ли бы кто‑то оценил, поэтому мы от нее отказались».

Отдельное место и в истории, и в экспозиции заслужил трест с названием в духе худших советских сокращений — «Жиркóсть». Бессмысленный и беспощадный нейминг связан с главными ингредиентами производства мыла. Впрочем, в народе «Жиркость» быстро переименовали в «Тэжэ» (трест «Жиркость»). Трест объединял несколько национализированных косметических и парфюмерных производств, в том числе и знаменитую фабрику «Брокар и Ко», переименованную после революции в «Новую зарю».

Мыло стало главным, а на какое‑то время и единственным косметическим продуктом. В 1920-е вопросы гигиены стояли остро: даже после переезда в большой город жители деревни зачастую не имели привычки регулярно умываться, чистить зубы и очищать руки перед едой. Производство парфюмерии поначалу было «сброшено с корабля современности» как пережиток буржуазной культуры, а вот мыло — другое дело. В «Зотове» показывают настоящие исторические бруски всех видов мастей: от уродливого хозяйственного до эстетского «апельсина», от которого нужно отламывать «ломтики» и пускать в дело. А из легендарного земляничного сложили гигантскую благоухающую пирамиду. Вплоть до 2000-х годов такое мыло оставалось очень популярным, особенно у старшего поколения. Сразу рождается прямая ассоциация с летом у бабушки в деревне.

Строителям коммунизма собственная парфюмерия все-таки потребовалась, и довольно быстро: в 1925-м «Новая заря» начала выпускать духи «Красная Москва». Кстати, в «Зотове» опровергают распространенное мнение, что «Красная Москва» — это перевыпуск дореволюционного парфюмерного хита «Любимый букет императрицы». По словам кураторов, в 1920-е годы парфюмеры использовали наработки предыдущих поколений, и запах похож, но сильно видоизменен. Тем не менее роскошные старинные флаконы «Любимого букета» все же показывают, чтобы продемонстрировать преемственность и связь поколений.

Главным аттракционом ольфакторной выставки стал «парфюмерный оргáн». Обычно так называют стол со множеством самых разных банок и склянок, за которым работают профи. Но в «Зотове» метафору воспроизвели буквально и построили инсталляцию с многочисленными трубками, напоминающими музыкальный инструмент. Внутри составляющие парфюма: бергамот, ирис и другие. Их можно смешивать в желаемых пропорциях, чтобы получить совершенно новый аромат.

По соседству находятся и «старые» запахи — реконструированные образцы исторической парфюмерии. Больше всего привлекает внимание одеколон «Северный»: свежий аромат начали производить еще в 1911 году, а продолжили уже в СССР. Дизайн флакона с белым медведем на крышке разрабатывал, на минуточку, сам Казимир Малевич. Несмотря на солидный возраст, одеколон кажется современным и отдаленно напоминает Kenzo L’eau par. По словам Елены Желудковой, «Северный» шел и на экспорт — активнее всего его почему‑то покупали в Германии. В наше время парфюм не производят.

С обложек первого советского модного журнала «Искусство одеваться» на посетителей «Зотова» глядят рисованные красавицы авторства Валентины Ходасевич. Все, кто хоть раз видел номера британского Vogue того же времени, знают: как минимум на уровне дизайна отечественное издание не отставало от западного аналога. Несмотря на антибуржуазную пропаганду, жительницы Красной Москвы очевидно стремились научиться «искусству одеваться», а также вовсю пользовались косметикой и парфюмерией.

Женщины хоть на словах и освободились от кухонного рабства, в реальности стали работать в две смены: на заводах и фабриках, а потом еще дома (за сто лет ситуация не то чтобы сильно изменилась). «Зотов» это доказывает напечатанными сводками исследования Госплана начала 1920-х годов: женщины в среднем спали на час меньше мужчин и в день тратили на три часа больше времени на работу по дому. Впрочем, появился новый социальный слой — нэпманские красавицы, которых высмеивали на представленных в изобилии карикатурах.

Были и очень яркие героини своего времени. Две видные советские женщины — профессор Брюсова и товарищ Жемчужина — заслужили на выставке отдельных экспозиций.

Лидия Брюсова, младшая сестра поэта Валерия Брюсова, была одной из первых женщин в России, кому удалось стать профессором химии. Она занималась разработкой синтетических компонентов, необходимых в парфюмерии.

Полина Жемчужина — ее настоящее имя Перл Карповская — была супругой всесильного наркома иностранных дел Вячеслава Молотова, но не считалась «трофейной женой». Пара вместе поднималась по партийной служебной лестнице. Жемчужина даже какое‑то время возглавляла фабрику «Новая заря», а после дослужилась до кресла наркома рыбной промышленности. В истории «Красной Москвы» жена Молотова символизирует путь к успеху, который удавалось пройти некоторым советским женщинам. Правда, в 1949 году Жемчужину обвинили в связи с «еврейскими националистами», лишили привилегий и сослали в Казахстан. Вернуться в Москву разрешили только после смерти Сталина.

Завершает выставку в «Зотове» необычный арт-объект, созданный Ириной Кориной. В застекленную часть старинного серванта художница поместила флаконы духов, а внизу — на полках, которые обычно используют для хозяйственных нужд, — стеклянные горки сахара. По мнению художницы, хоть люди и стараются выставить напоказ все красивое, в жизни каждого очень много места занимает быт. Красота и повседневность идут рука об руку. Вот лишь еще одно напоминание.