«Сценарное дело невыносимое», — усмехается Райан Джонсон со сцены одного из лос-анджелесских показов и признается, что десять месяцев переписывал новое расследование частного сыщика Бенуа Блана (Дэниел Крейг). Сначала подозреваемые не сходились в одной истории, затем шесть разных версий уже самого преступления спорили между собой. Нарастающее давление — в отягчающих обстоятельствах: к третьему фильму за Джонсоном закрепился статус мастера детективного жанра. Его «Достать ножи» стал «Убийством в Восточном экспрессе» и «Смертью на Ниле» для моего поколения. А те, кто в ранние годы посмотрел его фантастику «Петля времени», записались в ее фанаты с первого кадра фильма.
Вернемся, впрочем, к десятку блокнотов, которые буквально исписал режиссер, когда придумывал «Мертвеца». С уверенностью можно сказать, что килограммы бумаги стоили каждого выверта этого худанита. «Проснись, мертвец» — одновременно умнейший детектив, без преувеличения блестящая психологическая драма и очевидный аргумент в пользу того, что вместе с М.Найтом Шьямаланом, Дэвидом Финчером и Пак Чхан Уком Джонсон как никогда близок к статусу нового Альфреда Хичкока.
Если «Улика» и сериал «Коломбо» подпитывали первую часть «Достать ножи», а «Последний круиз на яхте „Шейла“» и адаптации «Смерти на Ниле» и «Зла под солнцем» вдохновили на «Стеклянную луковицу», то «Мертвеца» Джонсон вырастил из традиции «невозможных преступлений». Главный алмаз в этом поджанре — «Три гроба» Джона Диксона Карра, выдающегося, но недооцененного современника Агаты Кристи. Список прочих вдохновителей, от классиков готики типа Эдгара Аллана По до той же Кристи, режиссер демонстративно читает прямо с экрана, словно это список очередного книжного клуба Опры Уинфри. А Гилберта Кита Честертона и его детективы про отца Брауна и вовсе цитирует в фильме.
«Невозможное преступление» всегда начинается одинаково: маленькая закрытая комната, один человек, короткий промежуток времени — и неизбежное убийство. Но прежде чем мы туда попадем: глаза Дэниела Крейга, кипа исписанных листов, теплый камин и… тишина. На целых сорок минут Блан уступает фильм молодому священнику Джаду (Джош О’Коннор из «Претендентов»). За пылкий нрав и удар по носу вышестоящего чина его переводят в крошечный городок на Восточном побережье США (cнимать, правда, Джонсон отправился на родину жанра — в Великобританию). Приходом Джада руководит не менее неприятный монсеньор Уикс (Джош Бролин) — человек, натравливающий паству на ближнего своего. Во время пятничной мессы Уикса, собственно, и убьют в той самой закрытой комнате. Так перед нами и возникает «невозможное убийство» — и по закону жанра на пороге церкви вскоре появится Бенуа Блан.
Однако «Проснись, мертвец», прежде всего, история отца Джада, фильм улыбчивого актера-хамелеона О’Коннора (если бы картину показывали в Каннах, ей бы обязательно после этого аплодировали минут тридцать) и, конечно, самого Джонсона, выросшего в консервативной протестантской семье, но мыслящего либерально и давно от церкви далекого. Все вопросы, мучившие его годами, он разбил на шесть подозреваемых, словно Волан-де-Морт на крестражи. Каждый из них преклонялся перед Уиксом, но втайне имел с десяток причин его ненавидеть, а значит и мотив.
Джонсон рос в штате Колорадо: там солнце во время дождя появляется и исчезает, словно по щелчку пальцев. В сцене конфронтации он вместе со своим постоянным оператором Стивом Йедлином впервые использует этот «колорадо-прием»: свет в кадре буквально отражает динамику диалогов. Повторят гении этот трюк за фильм несколько раз. Да и остальные части визуальной ткани триквела «Достать ножи» работают не менее четко: показанные через витражи флешбэки, умные внутрикадровые склейки, смелые зумы, которыми на площадке оперировал сам режиссер, и выверенный монтаж — обратите внимание, например, как и в какой момент фильм заявляет свое название. Иными словами, в управлении зрительским вниманием и саспенсом как его громадной составляющей Джонсон действует хирургически точно — превращаясь в современного мастера триллера, поэта готики, и, как ни странно, иронии. Баланс между комедией и практически хоррором у него такой же, как в «Прочь» и «Мы» Джордана Пила, а язык хичкоковских «Птиц» и «Психо» сидит у него на подкорке.
Но давайте забудем о практической киномагии. «Зритель приходит за загадкой, но остается ради персонажей», — напоминает Джонсон. В этом он верен себе всегда, будь то трагедия Леи Органы в «Последних джедаях», путь к человечности наемника из «Петли времени» или поиск веры отцом Джадом. В «Мертвеце» есть сцена — торжество режиссерской манипуляции, — когда Джад, увлекшись расследованием, получает звонок и за последующие десять минут его жизнь рушится так стремительно, что он оказывается вынужден буквально заново изобрести себя на наших глазах, как и мы сами, получившие здесь не только детектив, но и приглашение на мессу, где вместо проповеди задают вопросы, не чтобы подчинить, а чтобы начать дискуссию. С этим же пригласительным билетом вы войдете и на сеанс, пожалуй, лучшего фильма года, вашего нового любимого кино, удовольствие от которого хочется испытать не один раз.
Дмитрия Барченкова
