Великий поэт с неаккуратными усиками, короткими смолистыми волосами, противным высоким голосом и нервно бегающими глазками (Илья Озолин) проживает последний день на земле. Ничего особенного не происходит: он ест, едет верхом на лесное свидание и в самом конце, перед дуэлью, упрямо отказывается извиниться перед бывшим другом (Евгений Романцов). Учитывая, что поэта зовут Лермонтов, а его друга — Мартынов, конец для всех, кто хоть иногда не зевал на уроках литературы, предсказуем. Пятигорск, пасмурное лето 1841 года.
Режиссер Бакур Бакурадзе («Снег в моем дворе») не пытается уместить в сто минут всю жизнь поэта, а вместо этого дарит зрителям изысканное удовольствие переместиться в тот роковой день и самим все увидеть — ни больше ни меньше. Если бы существовал способ и правда материализоваться у подножия горы Машук 15 июля 1841-го, то такой опыт был бы не так далек от опыта просмотра этой картины. Для начала стоило бы подобраться к неизвестным домам, подслушать из-за забора диалоги каких-то мужчин, услышать знакомую фамилию поэта. Дальше, обернувшись, скажем, суетливой мухой, можно было бы залететь на ближайшую кухню, чтобы без контекста треть диалога не понять, еще треть не расслышать из-за недостатков дикции присутствующих, а оставшуюся часть посчитать бессодержательной.
Если повезет — а зрителям «Лермонтова» везет — можно, став на несколько минут собакой, затем лошадью и молодой девушкой, испытать долгие объятия и касания поэта, который явно подозревает, что может не пережить этот день. Вряд ли за одно такое путешествие во времени вы смогли бы что-нибудь понять на уровне фактов, но почувствовать — запросто. Ведь когда еще, кроме как при взгляде на величественные горы и наедине с другим живым существом, может возникнуть подлинное ощущение жизни? Его поэт Лермонтов, и без того чувствовавший больше среднего, явно познал сполна в те часы.
Техника, с помощью которой Бакурадзе достигает нужного эффекта, находится в рамках традиции так называемого «медленного кино» XXI века. Тут можно вспомнить антибайопики Лава Диаса (последний из них — «Магеллан»), Альберта Серры («Смерть Людовика XIV») и Гаса Ван Сэнта («Последние дни», вдохновленные смертью Кобейна). Те режиссеры тоже не хотели создавать гротескное факсимиле чьей-то жизни, а просто пытались хотя бы на мгновение дать возможность зрителям вздохнуть тот же воздух, которым дышал выдающийся герой. Все перечисленные авторы состоят в знаменитом каноне Московской школы нового кино, где Бакурадзе преподает много лет, так что закономерно, что он практикует то же, чему учит.
С оглядкой на то, что кто-то по сей день снимает про поэтов ряженый гротеск в хип-хоп-обработке, картина «Лермонтов», конечно, выглядит радикальной и новаторской. Но, вообще говоря, в мировом контексте, к которому Бакурадзе как художественная величина однозначно принадлежит, это кино не столь оригинально и исполнено скорее на исходе определенной художественной моды.
Впрочем, незамысловатую форму возвышает удивительный кастинг. Альтернативный комик Илья Озолин, чьи стендап-выступления в московских клубах иногда оборачиваются настоящими авангардными моноспектаклями, лишь на первый взгляд — неочевидный выбор на роль классика. Все-таки настоящие поэты всегда находятся на волоске от того, чтобы показаться нелепыми, и, как выясняется из трогательного флешбэка-эпилога, Лермонтов тоже был не прочь поразгонять приколы. С другой стороны, самые уморительные комики непременно стоят в шаге от трагичности: во взгляде Озолина всегда виднелся отблеск вселенской печали.
Сложно переоценить прозорливость этого кастингового решения, ведь даже среди мировых режиссеров почему-то до сих пор не всем кажется абсолютно очевидным, что артисты разговорного жанра прошли игру на сто процентов в том, что касается удержания внимания зрителей и управления эмоциями. Диас не догадался взять на роль Магеллана Хулио Торреса, и у Серры снялся не Пьер Ришар, да и Гас Ван Сэнт как-то прошел мимо Тима Хайдекера, подбирая своего круглолицего псевдо-Кобейна. Это перечисление — не риторический прием, а список буквальных заграничных конкурентов Озолина, каждый из которых наверняка отлично справился бы с ролью.
Не ждите от «Лермонтова» развлекательного косплея, готовьтесь терпеть и медитировать, но все-таки посмотрите это тягучее кино внимательно. Режиссеру удалось главное — поэт, нарисованный им и актером в четыре руки, то и дело по-настоящему оживает в кадре, и в эти моменты его, несмотря на колючесть, хочется крепко обнять.
Никиты Лаврецкого
