Широкоплечий ветеран специальных южноамериканских операций с грустными как у собаки глазами (Ченнинг Татум) под меланхоличную мелодию дырявит крышу провинциального «Макдоналдса», каких по Америке тысячи, ночную темноту нарушают только искры из-под фомки. Голосом за кадром герой как ни в чем не бывало объясняет, что после демобилизации не смог найти себе место в жизни и, чтобы обеспечить жену и дочь, не придумал способа лучше, чем грабить кассы бездушной фастфуд-корпорации. Как и полагается современному Робин Гуду, с простыми работниками общепита грабитель обходится максимально вежливо: перед запиранием последних в холодильной камере предлагает им куртку, чтобы согреться, — эта доброта его и губит.
Оказавшись за решеткой, преступник втирается в доверие к водителю, с которым пересекается на принудительной работе, и умудряется сбежать. Затем скрывается — нарочно не придумаешь — в гигантском игрушечном супермаркете за фанерной декорацией в отделе велосипедов. И снова все портят лучшие побуждения: грабитель влюбляется в трогательную одинокую продавщицу (Кирстен Данст), после чего все силы тратит на то, чтобы помогать ее церкви и заботиться о ее дочерях. Как выяснится уже на титрах, все эти детали — от куртки, надетой на плечи жертвы в холодильной камере, до магазина игрушек и благодарного пастора — документальные факты, взятые из жизни реального «грабителя с крыши» Джеффри Манчестера.
Кино «Грабитель с крыши» — уникальный случай, когда неочевидная смесь жанров и стилей не приводит к невнятным результатам, а алхимическим образом производит результат, приумножающий составные элементы. Весь секрет в том, что за постановку отвечает Дерек Сиенфрэнс — главный романтический реалист современного американского кинематографа, автор «Валентинки» и «Места под соснами».
Элементы умилительного ромкома здесь приземлены за счет морщинок и слезинок, на которых предательски зависает камера оператора Андрия Пареха. Ритму криминальной авантюры с обязательными кринжовыми танцами между рядами игрушек не дают сорваться в пошлость регулярные джазовые сбивы, когда режиссер с медлительностью документалиста решает полюбоваться бытом церкви, осеннего леса, квартирки (не дома) продавщицы, где та ютится с дочерьми.
Этот эксцентричный сюжет с просторов китчевой одноэтажной Америки покрыт упоительной патиной 35-миллиметрового пленочного зерна, которая наделяет картину вайбом моментальной классики уютного кино для самой мерзкой погоды. Вспоминаются, к примеру, «Оставленные» Александера Пейна: оба фильма разворачиваются под Рождество. Однако у Пейна пленочное зерно было фейковое, да и святочный сценарий, будто бы выращенный в пробирке в лаборатории праздничного кино, сразу принял на себя всевозможные обвинения в плагиате.
Нужно быть и правда большим художником, как Сиенфрэнс, чтобы именно в дурацкой криминальной сводке увидеть сразу и рыцарскую поэму, и суровый нуар (за него отвечает жутко убедительный фронтовой товарищ в исполнении Лейкита Стэнфилда), и даже экзистенциальный роман. Ведь нет ничего более экзистенциального, чем заранее проигранная борьба между мужской жаждой свободы и бытовым смирением, необходимым для функционирования в обществе. Наблюдая за дочерью из-за кустов, герой Татума буквально фыркает как зверь, будучи лишенным возможности обнять ее здесь и сейчас; тихо залечь на дно в Венесуэле до конца жизни, разумеется, тоже не его. Вспоминается навеянный аналогичным источником «Я не киллер» Линклейтера, выглядящий на фоне новинки совсем плоско и невыгодно.
Ченнинг Татум снова подтверждает свою репутацию большого артиста — не только выдающимся мелодраматическим ремеслом, но и, что не менее важно, утонченным вкусом в подборе проектов. В последние годы он собрал в фильмографии самые упоительные шедевры развлекательного американского кино, в которых балансирует абсолютно эскапистские сюжеты и строгую реалистическую живопись. Сюда относятся и его собственный режиссерский дебют — ветеранское роуд-муви «Лулу и Бриггс», и ода свободе художника «Супер Майк: Последний танец», и вот этот свежий фильм-ограбление, незаметно пролетающий и оставляющий наедине с отрезвляющей, очень жизненной концовкой.
Так же, как сердце подпрыгивает каждый раз, когда этот здоровенный богатырь демонстрирует неожиданную хореографическую ловкость, трогают до глубины и все эти истории, которые, несмотря на приземленность, морщинистость и неловкость, в какой-то момент неожиданно обретают дар полета.
Никиты Лаврецкого
